Перстень с печаткой - Страница 21

— Меня познакомил с ним Шпаник. Они вместе работали в профсоюзе. Шпаник сказал, что инженер — надежный человек. Таким он и мне показался. Я разговаривал с ним. Он сказал, что работал по военной линии, но потерял связь. Ему было дано задание достать оружие. Он достал, но его верхний связной не объявился; поэтому он не знал, что делать с оружием.

— Ты болван, Клич. Болван, черт тебя побери… Почему же ты не сказал об этом раньше?! Почему ты солгал?

— Не сердись, Нервный. Я хотел доказать…

— И тебе это удалось. Ты доказал, насколько ты безответствен. Вот и преподнес нам эту провокацию.

— Не сердись.

— При чем тут сердись или не сердись. Речь идет о гораздо большем, Клич. Сколько человек провалилось?

— Не знаю, по крайней мере двадцать.

— Этому Ворчуну ты, разумеется, сказал, что, дескать, оружие переправишь потом в Будапешт? Не так ли? Потому что, мол, у тебя есть связь с Будапештом… Почему ты молчишь? Отвечай.

— Да, сказал.

— Ворчун, конечно, не провалился.

— Я не видел его.

— Кем он интересовался? Отвечай.

— Он спрашивал, знаю ли я Белочку.

— И ты, наверно, сказал, что знаешь?

— Я сказал только, что Белочка осуществляет со мной связь.

— Видишь, Клич, так происходит, когда люди теряют скромность. Ты хотел стяжать себе славу тем, что достал оружие, и умолчал о столь важных обстоятельствах, при которых это осуществил.

— Не сердись, Нервный.

— Ты говоришь это уже в третий раз, Янчи. Речь идет сейчас о жизни и смерти. Подай воды, я не могу двигаться.

Затем наступила тишина…

— Итак, Белочка, — тихо произнес Шалго. — Немного, но и это кое-что. Вызовите сюда двух стенографисток, — повернулся он к офицеру, — и пусть они запишут этот разговор. — Шалго встал, потер лоб и с озабоченным лицом вышел в коридор. Он чувствовал себя очень усталым и отправился домой.

Когда Марианна проснулась, утро уже полностью вступило в свои права. Дверца шкафа была приоткрыта — это показалось ей подозрительным. Помнится, она ночью плотно закрыла шкаф. Девушка встала, подошла к шкафу и еще шире распахнула дверцу. Чемодана не было и следа. Она вошла в ванную комнату, огляделась. Лицо у нее покрылось мертвенной бледностью. Марианна постаралась овладеть собой.

Быстро умывшись и одевшись, она поспешила в сад. Вошла в розарий и, кивнув Кальману, чтобы тот следовал за ней, направилась к аллейке, тянущейся вдоль забора. Кальман по лицу девушки понял, что она встревожена. Под сенью одного из кустов сирени Кальман притянул к себе Марианну и, не спрашивая ее ни о чем, с такой силой сжал в объятиях, что у Марианны перехватило дыхание. Но ей сейчас было не до нежностей; она высвободилась из объятий молодого человека и шепотом спросила:

— Кальман, я не нахожу чемодана.

— Какого чемодана? — с наигранным удивлением поинтересовался Кальман, а сам подумал, что сейчас он преподаст ей урок.

— Того, что ты вечером взял у меня из рук.

— Так я же отнес его в твою комнату.

— Он исчез.

— И сейчас из-за этого я не могу поцеловать тебя? Для тебя чемодан дороже, чем я?

Марианна готова была расплакаться. Она схватила его за руку.

— Это очень серьезно, Кальман.

— Гм, весьма мило. А что же было в чемодане?

— Да всякая всячина…

— Где ты была так долго?

— В провинции, у подруги. Кальман, дорогой, ты действительно не знаешь, где он?

— Он в надежном месте. А эту «всякую всячину» я спрятал в котельной. Но ты заслуживаешь того, чтобы тебя крепко отшлепали.

— Спасибо, — проговорила девушка с облегчением.

— Черт возьми, как ты можешь быть настолько легкомысленной? И где ты пропадала столько времени?

— У подруги…

Кальман раздраженно прервал ее:

— Это ты можешь на допросе говорить.

— Я даже тебе не могу сказать другого.

— И ты от нее получила гранаты?

Девушка взглянула на него, взяла его за руку и поцеловала в ладонь, а потом прижалась к ней щекой.

— Ведь ты же не допрашиваешь меня?

— Нет, именно допрашиваю. Я должен знать, что случилось. Я боюсь за тебя. Не совершили ли вы какой-нибудь ошибки? По-моему, что-то не в порядке, раз ты притащила этот чемодан домой. Я очень прошу тебя, скажи мне.

Девушка растянулась на скамейке, положила голову Кальману на колени и закрыла глаза.

— Единственное, Кальман, что я могу тебе сказать, это то, что мой напарник провалился, а я еле сумела спастись.

— Тебе немедленно нужно перейти на нелегальное положение.

— Я не могу этого сделать, пока не получу указания. И куда я пойду? У меня нет других документов, а кроме того, я должна известить своих товарищей о провале моего напарника.

— Марианна, я не коммунист, но сейчас я сражаюсь вместе с вами, ты должна довериться мне. Я очень прошу тебя. Я дам тебе один адрес или сведу тебя туда. Там ты сможешь укрыться. Я же выполню твое задание. Скажи, куда нужно отнести оружие, кого я должен известить? Послушай меня, я все сделаю.

Марианна притянула к себе голову Кальмана.

— Это невозможно, мой дорогой. Я не имею разрешения на это… Мой товарищ меня не выдаст, а за мною слежки не было. Иначе меня давно схватили бы. Я должна остаться.

Однако Кальман не сдавался.

— Возможно, ты имеешь такое указание, но это же глупо. Так мы никогда не победим немцев.

— Как это «так»?

— А так, что мы даже друг от друга все скрываем. Если ты мне, человеку, который ближе всех тебе, человеку, о котором ты знаешь, что он антифашист, и то не доверяешь, так как же ты решишься довериться другим? Разве можно бороться обособленно, доверяя только самим себе?

Марианна подставила лицо весеннему солнцу.